Лютая юдоль,
Дольняя любовь.
Руки: свет и соль.
Губы: смоль и кровь.
Левогрудый гром
Лбом подслушан был.
Так — о камень лбом —
Кто тебя любил?
Монистом, расколотым
На тысячу блях —
Как Дзингара в золоте
Деревня в ручьях.
Монистами — вымылась!
Несется как челн
В ручьевую жимолость
Окунутый холм.
Я с вызовом ношу его кольцо
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Завораживающая! Крест
Нá крест складывающая руки!
Разочарование! Не крест
Ты — а страсть, как смерть и как разлука.
Развораживающий настой,
Сладость обморочного оплыва…
Что настаивающий нам твой
Хрип, обезголосившая дива —
В каждом случайном обятьи
Я вспоминаю ее,
Детское сердце мое,
Девочку в розовом платье.
Где-то в горах огоньки,
(Видно, душа над могилой).
Синие глазки у милой
И до плечей завитки.
О путях твоих пытать не буду,
Милая! — ведь все сбылось.
Я был бос, а ты меня обула
Ливнями волос —
И — слез.
Не спрошу тебя, какой ценою
Эти куплены масла́.
Я был наг, а ты меня волною
Тела — как стеною
Виноградины тщетно в садах ржавели,
И наложница, тщетно прождав, уснула.
Палестинские жилы! — Смолы тяже́ле
Протекает в вас древняя грусть Саула.
Пятидневною раною рот запекся.
Тяжек ход твой, о кровь, приближаясь к сроку!
Так давно уж Саулу-Царю не пьется,
Так давно уже землю пытает око.
На назначенное свиданье
Опоздаю. Весну в придачу
Захвативши — приду седая.
Ты его высоко́ назначил!
Буду годы идти — не дрогнул
Вкус Офелии к горькой руте!
Через горы идти — и стогны,
Через души идти — и руки.
Как бы дым твоих ни горек
Труб, глотать его — все нега!
Оттого что ночью — город —
Опрокинутое небо.
Как бы дел твоих презренных
День ни гол, — в ночи ты — шах!
Звезды страсть свела — на землю!
Картою созвездий — прах.
— Грудь Ваша благоуханна,
Как розмариновый ларчик…
Ясновельможна панна…
— Мой молодой господарчик…
— Чем заплачу за щедроты:
Темен, негромок, непризнан…
Из-под ресничного взлету
Что-то ответило: — Жизнью!
Друг! Не кори меня за тот
Взгляд, деловой и тусклый.
Так вглатываются в глоток:
Вглубь — до потери чувства!
Так в ткань врабатываясь, ткач
Ткет свой последний пропад.
Так дети, вплакиваясь в плач,
Вшептываются в шепот.
Слава падает так, как слива:
На́ голову, в подол.
Быть красивой и быть счастливой!
(А не плохой глагол —
Быть? Без всякого приставного —
Быть и точка. За ней простор.)
Слава падает так, как слово
Милости на топор
В полнолунье кони фыркали,
К девушкам ходил цыган.
В полнолунье в красной кирке
Сам собою заиграл орган.
По лугу металась паства
С воплями: Конец земли!
Утром молодого пастора
У органа — мертвого нашли.
В майское утро качать колыбель?
Гордую шею в аркан?
Пленнице — прялка, пастушке — свирель,
Мне — барабан.
Женская доля меня не влечет:
Скуки боюсь, а не ран!
Все мне дарует, — и власть и почет
Мой барабан.
Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ —
Здорово в веках, Владимир!
Он возчик, и он же конь,
Он прихоть, и он же право.
Вздохнул, поплевал в ладонь:
— Держись, ломовая слава!
И разжигая во встречном взоре
Печаль и блуд,
Проходишь городом — зверски-черен,
Небесно-худ.
Томленьем застланы, как туманом,
Глаза твои.
В петлице — роза, по всем карманам —
Слова любви!
Над синеморскою лоханью —
Воинствующий взлет.
Божественное задыханье
Дружб отроческих — вот!
Гадательные диалоги
Воскрылия с плечом.
Обятие, когда руки и ноги
И тело — ни при чем.
Сколько их, сколько их ест из рук,
Белых и сизых!
Целые царства воркуют вкруг
Уст твоих, Низость!
Не переводится смертный пот
В золоте кубка.
И полководец гривастый льнет
Белой голубкой.
Волны и молодость — вне закона!
Тронулся Дон. — Погибаем. — Тонем.
Ветру веков доверяем снесть
Внукам — лихую весть:
Да! Проломилась донская глыба!
Белая гвардия — да! — погибла.
Но покидая детей и жен,
Но уходя на Дон,
Сереже
Шпагу, смеясь, подвесил,
Люстру потрогал — звон…
Маленький мальчик весел:
Бабушкин внучек он!
Скучно играть в портретной,
Девичья ждет, балкон.
Комнаты нет запретной:
Бабушкин внучек он!
Подобье сердца моего!
Сопровождаем — кто кого?
Один и тот же жребий нам —
Мчать по бесчувственным камням,
Их омывать, их опевать —
И так же с места не снимать.
Поэт,
Сопровождающий поток!
Или поток, плечом пловца
Не возьмешь мою душу живу,
Не дающуюся как пух.
Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, —
Безошибочен певчий слух!
Не задумана старожилом!
Отпусти к берегам чужим!
Жизнь, ты явно рифмуешь с жиром:
Жизнь: держи его! жизнь: нажим.
Мы — весенняя одежда
Тополей,
Мы — последняя надежда
Королей.
Мы на дне старинной чаши,
Посмотри:
В ней твоя заря, и наши
Две зари.
Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в ве́ках
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня!
— Какое зарево! — Сегодня
Я буду бешеной Кармен.
Развела тебе в стакане
Горстку жженых волос.
Чтоб не елось, чтоб не пелось,
Не пилось, не спалось.
Чтобы младость — не в радость,
Чтобы сахар — не в сладость,
Чтоб не ладил в тьме ночной
С молодой женой.