Есть какая-то грусть и тоска неизбывная в русских деревьях,
Есть какая-то боль затаенная в их бесконечной печали.
Даже в пору расцвета о чем-то грустит безнадежно напев их.
Ни о чем? Может быть, но едва ли, едва ли.
Разве день, разве ночь беспокойно дрожат и трясутся осины?
Разве мало проплакали вербы, склонясь у безмерной дороги?
Разве радость ольхе сторожить болота и провалы трясины?
И зачем так нахмурены ели и сосны молитвенно-строги?
Отчего, равнодушные к веснам, дубы зеленеют лениво?
Отчего так таинственно липы молчат, как веками молчали?
И о чем так у синих затонов кручинятся ивы?
Ни о чем? Может быть, но едва ли, едва ли,
И едва ли по прихоти косы до долу нагнули березы:
Ведь над ними и солнце, и месяц, и звезд золотые кочевья!
Есть обманутых девушек в них оскорбленная святость и слезы.
Есть какая-то скорбь и тоска безысходная в русских деревьях.
Напялил крыжовник зеленые шапки.
Вчера я в ольховом лесу, у ручья,
Нарвал золотистых калужниц охапку
И первого слышал в кустах соловья.
О как его голос с заметной тревогой
Слабел, обрывался, стихал на верхах!
Ну что ж! поизмаялся , бедный, дорогой,
Устал, не обжился на новых местах.
Успеет распеться. А все ж отчего-то
Теперь в голосах соловьев недочет,
И ложь, что по старым, заведенным нотам
Поют они каждый весенний прилет.
Бывало, на девять колонн соловьиный
Охотник дробил свистовую волну:
На лешеву дудку, на клик журавлиный,
На говоры горлиц, ворон и желну…
Бывало! А нынче – короткие трели,
Не светлая россыпь, не тот перебор.
Затем ли, что всюду повырублен бор?
А, может, затем, что и песни стареют,
И им, как всему, есть пределы свои –
Не знаю. Но только, что год, то беднее,
Что год, то скупее поют соловьи.
Заглянула осень в синие оконца,
В синие оконца лиственного свода
И пошла, шатаясь, пьяная от солнца,
Пьяная от солнца, ладана и меда.
Алыми губами прикоснулась к веткам,
Прикоснулась к веткам клена и рябины,
Расцветила росы по жемчужным сеткам,
По жемчужным сеткам ранней паутины.
Колдовала нежно, расточая чары,
Расточая чары над зеленой елью,
Подожгла березу – и пошли пожары,
И пошли пожары огненной метелью.
Целый день бродила шаткими шагами,
Шаткими шагами, пьяная от солнца,
Глянула – и тихо залилась слезами…
Когда в апреле холода,
Известно ль вам, кто их виновник?
В такие дни цветет всегда
Наш нелюдим – лесной терновник.
И всякий раз, из года в год,
Я бьюсь над странною загадкой:
Зачем лишь в стужу он цветет,
От всех других цветов украдкой?
Посмотришь – будто белый рой
Передохнуть присел на иглы,
Но тучи вздыбились горой
И средь пути его застигли.
И ждет он. Ждет в лугах вода,
В недоуменьи цепенеет,
И небо снег последний сеет,
Когда в апреле холода.
Утром тонкие мережки
Занавесили окно.
Кто просыпал по дорожке
Бело-ярое пшено?
Кто, беспутный, среди ночи
Шумно до свету плутал? –
– Помнишь, стрекот был сорочий,
И закат был темно-ал?
В сизых охабнях бобровых
Гости мчались на базар,
Растеряли по дубровам
Скатный бисерный товар.
Но покуда куры, певни
Соберутся до пшена –
Глянет солнце над деревней,
И не станет ни зерна.
Какое утро! какие дали!
Сегодня праздник: вы угадали.
Вы угадали его по солнцу,
По голубому в листве оконцу,
По тихим росам, по белым бликам,
По алым макам и павиликам.
А я заметил его, не зная,
По нашей встрече, моя родная,
По нашим юным счастливым взглядам,
По нашим теням, скользящим рядом,
По нашим душам, поющим гордо,
Одним созвучьем, одним аккордом.
Жемчугом ландышей луг оторочен,
Воздух прозрачен и звонок.
Кто вам сказал, что я зол и порочен?
Я – как ребенок.
Хочется бегать, набегаться вволю,
Детским рассыпаться смехом.
Хочется к полю, отзывному полю
Мчаться за утренним эхом.
Каждый листочек как будто отточен:
Гляньте, как зелен и тонок!
Кто вам сказал, что я зол и порочен?..
Я – как ребенок!
Зима покончила с побелкой
Двора и сада. До утра
Метели ткут на посиделках.
Как мед, тягучи вечера.
В сенях мороз катает в кадке
Блины, оладки изо льда.
Спешит старик. Уж снятся Святки
Зеленым елкам у пруда.
Сломался пост. Еще немножко,
И не во сне, а наяву
Протопчет из лесу дорожку
Святой Никола – Рождеству.
Поравнялось с тыном поле.
Пахнет пивом желтый хмель,
Отлежался серп на воле
И вызванивает трель.
Грому нет. Дожди в отлучке,
И до вечера с утра
Бродят яловые тучки,
Нынче те же, что вчера.
Каждый Божий день – подарок.
Вот горох стучит в стручке,
И орех – лесной фонарик –
Светит в яром колпачке.
Со двора метель давно
Чисто вымыла зерно,
Щука двинула хвостом –
И на речке ледолом.
Март, поводьями звеня,
Взмылил пегого коня,
Конь косится и храпит,
Брызги бьют из-под копыт,
Скинул шапку белый пень,
По дорогам – гудовень,
И овсянки раздалось:
«Покинь санки! возьми воз!»
Замолкли осы над ожиной.
Отголубел на поле лен.
С последней стаей журавлиной
Послал весне земной поклон.
Грущу. А в куче палых шишек,
Подняв игльчатую гать,
Пыхтит с натуги красный рыжик:
Э, да у вас тут… благодать!