Ширазское преданиеВ полночный час, на берегу,
Своей любовью поглощенный,
Глаз оторвать я не могу
От волн певучих речки сонной.О, кто она, чей вздох смутил
Мое безмолвие ночное,
И кто голубизною крыл
Блеснул над дремлющей волною? Одели лунные лучи
Ее в мерцающие ткани.
Ее признанья горячи,
И в косах росных брызг мерцанье.Едва блеснет заря, она
Каналом обведенный, он обнимал ознобом.
И пыль мешалась с дымом, а дым — с тоской гвоздик.
Мне с сердцем утомленным — он был весенним гробом,
И взор к воде и пыли, бесцветный взор поник.В канале обводящем он плавал опрокинут,
И золотом тяжелым стекали купола.
И шел в нем тот, кто мною спокойно был отринут,
И шел в нем тот, кого я напрасно прождала.Как ясно помню — где-то, в сквозных воротах можно
Увидеть было стены надводного дворца.
Я часто в это лето скиталась осторожно,
Чтобы не выдать сердца мерцаньями лица.
В полях дожди, цветет дорога к дому.
Живет ли он по-прежнему один?..
Уйду с утра, нарву лесную дрему,
Поставлю в старый глиняный кувшин.Кричит удод за теплой мглой и синью…
Удод, удод, весна еще сыра!
И не обсохли елки за полынью,
И горицвет весенний у двора! Придет ли он опять с дешевой скрипкой
Играть с утра «Любовную тоску»?
Опять ли я молчаньем и улыбкой
Его и долгим взором увлеку?.. В моем шитье цветы позолотели,
О чем-то давнем и знакомом
Я вспомнить с трепетом могу
О красном дереве за домом
И о конце горы в снегу.И как в обветренной долине
Бродили редкие стада
И море, море мутно-сине
Взметало зыбкие суда.И я, прозревшая в молчанье,
В пустынном доме на скале
Читала длинное сказанье
Об остывающей земле.И о слепом ее стремленьи
Из Аветика ИсаакянаПускай от родины вдали
Мне умереть дано,
В объятья матери-земли
Вернусь я всё равно.Уснуть бы в тихом поле мне,
Под яблоней весной –
Пусть белым цветом в тишине
Качнется надо мной.Чтоб летом девушки пришли –
Их песни так сладки, –
Румяных яблок натрясли
В подолы и в платки.Дни осени, печальны вы,
Из Тристана ДеремЗдесь тир бродячий был. Взамен
Его хозяйки благосклонной,
Мы сохраним, Жан Пелерен,
Лишь образ в памяти влюбленной.Он опьянял меня, как хмель,
И так тревожил смех ее,
Дрожало сердце и ружье,
Никак не мог попасть я в цель.Но ритмом звонким песен длинных
Не чествуй нынешней Елены,
Пропахнувшем ацетиленом,
И порохом, и карабином… Где ж балаган Уистити,
Дорогами лесными тревожный свист машины.
Но насыпь отделили плеснеющей водой.
На лестнице чердачной поставлю два кувшина
Наполненных цветами, из глины голубой.Кричат лесные змеи, блестят перед закатом,
А в погребе распили старинное вино,
И часто заплывает туманом синеватым,
Холодным и тяжелым чердачное окно.Лесную голубику развесила пучками
И шкур к зиме купила у финского купца…
Но кто, змееголосый, выходит вечерами
И свищет пса у двери соседнего крыльца?
Фонари висели на улице недлинной,
Дни душистей стали, сумерки короче.
Рыбьими хвостами, всплесками из глины,
Белые фасады разукрасил зодчий; Выдвинул террасу на пустое взморье,
Вычернил решетки цветников тюльпанных.
Только путь приморский пропадал во взоре,
И свистки кричали в полосе туманной.Друг светловолосый говорил устало:
«Расскажи о вышках в городе заморском,
Как одна долина нефтью протекала,
И в червонном храме светят желтым воском».
В тумане дни короче,
И зори не видны.
Оттиснул солнце зодчий
На плоскости стены.Опять о сне возвратном
Старик расскажет мне,
И в переулке скатном
Цветы в одном окне.Внизу дороги длинны,
Уходят за реку,
И сладок крик машины
Оставшимся вверху.О, тихий день разлуки,
В витрине улитки и рыбки,
И пять попугаев подряд.
Как рано играют на скрипке
И душу с утра ущемятИ бродят мальчишки без дела
По улице нашей с утра.
До смерти мне все надоело,
Все утра и все вечера.Опять он приехал и ходит —
Купить червячков, или рыб.
Словами, как прежде, изводит,
И в море-то он не погиб!«Влечет меня к этому месту,
Из Тристана ДеремНи хвороста, ни дров, в кармане ни гроша.
Улитки холодней увядшая душа.
И в трубках нет давно следа табачной пыли,
А в памяти сады тюльпановые всплыли.
И пышный их расцвет в горниле летних дней
Мерещится душе взволнованной моей.
Пригрезится — пока бормочет еле-еле
Фитиль, что гроздья фиг давно уже поспели;
И тяжестью корзин с плодами стол гнетет,
И сердце, точно челн, забвенье унесет.
Стает снежок возле пня,
Мокнет крыло у меня,
Нос под водицу сую,
Горькую клюкву клюю.Каплет с тяжелых ветвей,
Ветер острее и злей.
Больше болотца, луна
Рано и низко видна.Взвоет лиса на нее —
Вот оно все бытие.
Крыльями снег всковырну
И над водицей усну.Птичьему слуху легко,
Солнце, ты близко?
Плечи мои опали!
Стелятся низко
И поют журавли:
Возле порога
Синяя стала вода,
К полю дорога
Смыта и нет следа.
Тонет подснежник,
Ждали так долго весну.
У моря спит забота
И много, много сил.
Недавно умер кто-то,
Кто голос мой любил.Волна и сон безлюдный,
В песок ушло крыльцо.
Мне вспомнить было трудно
Знакомое лицо.Далекий призрак горя,
И скорбь, как сон, легка.
А голос мой для моря,
Для моря и песка.