Шумен, радостен и тесен,
Вновь сомкнулся наш кружок.
Заплетемте ж свежих песен
Зеленеющий венок!
Но кого между богами
Песня первая почтит?
Он воспет да будет нами —
Он, что радость нам дарит!
Хоть Церера с нивы нашей
Хлеб несет нам на алтарь
И вливает Бахус в чаши
Гроздий пурпур и янтарь,
Но коль с неба огнь священный
Алтаря не опалит,
Не зажжется дух наш пленный,
В сердце радость не вскипит!
Свыше к нам нисходит счастье,
От божественных владык;
Но из них всех выше властью —
Из владык владыка — Миг!
С той поры, как произволу
Смутных сил назначен строй,
Все божественное долу —
Свет лишь мысли огневой.
Тихо в мерном Ор движенье
Дело жизни совершай;
Миг же краткий вдохновенья
Быстро сердцем уловляй!
Феб с безоблачной лазури
Стелет вмиг покров цветной,
Вмиг по небу после бури
Строит мост Ирида свой.
Так и каждый дар прекрасный,
Словно молнии струя,
Промелькнет — и гаснет, ясный,
В черной тьме небытия!
Не человечьими руками
Жемчужный разноцветный мост
Из вод построен над водами.
Чудесный вид! огромный рост!
Раскинув паруса шумящи,
Не раз корабль под ним проплыл;
Но на хребет его блестящий
Еще никто не восходил!
Идешь к нему — он прочь стремится
И в то же время недвижим;
С своим потоком он родится
И вместе исчезает с ним.
На пажити необозримой,
Не убавляясь никогда,
Скитаются неисчислимо
Сереброрунные стада.
В рожок серебряный играет
Пастух, приставленный к стадам:
Он их в златую дверь впускает
И счет ведет им по ночам.
И, недочета им не зная,
Пасет он их давно, давно,
Стада поит вода живая,
И умирать им не дано.
Они одной дорогой бродят
Под стражей пастырской руки,
И юноши их там находят,
Где находили старики;
У них есть вождь — Овен прекрасный,
Их сторожит огромный Пес,
Есть Лев меж ними неопасный
И Дева — чудо из чудес.
Над бездной возникших из мрака миров
Несется челнок мой на крыльях ветров.
Проплывши пучину,
Свой якорь закину,
Где жизни дыхание спит,
Где грань мирозданья стоит.
Я видел: звезда за звездою встает —
Свершать вековечный, размеренный ход.
Вот к цели, играя,
Несутся… Блуждая,
Окрест обращается взор
И видит — беззвездный простор!
И вихря и света быстрей мой полет.
Отважнее! в область хаоса! вперед!
Но тучей туманной,
По тверди пространной,
Ладье дерзновенной вослед
Клубятся системы планет.
И вижу — пловец мне навстречу спешит.
«О странник! куда и зачем ты?» — кричит.
«Проплывши пучину,
Свой якорь закину,
Где жизни дыхание спит,
Где грань мирозданья стоит!» —
«Вотще! беспредельны пути пред тобой!» —
«Межи не оставил и я за собой!..»
Напрасны усилья!
Орлиные крылья,
Пытливая мысль, опускай
И якорь, смиряясь, бросай!
Грустно жить в долине скрытой,
Под туманною скалой:
Но дороги не прорыто
Из обители пустой.
Там холмы заповедные,
И не вянут их красы:
Былиб крылья золотыя,
Полетел бы на холмы.
Звуки дивные слетают,
Мира горняго полны:
Ветры легкие свевают
Райский воздух с вышины.
Там плоды златые спеют,
Под навесою густой!
Там цветы на радость зреют,
Не пожатые грозой.
Солнце греет веселее
В вечнопламенных лучах:
Воздух чище и светлее
На чудесных высотах.
Но поток сердитый воет
Неумолчною волной:
Взор дороги не откроет
Над шумящей глубиной.
Вдруг забилося ветрило,
Челн плывет, но без гребца:
С Богом в путь! нога ступила —
И подуло в паруса.
Веруй в Промысел небесный:
Он залога не дает!
В край прекрасный, в край чудесный,
Только чудо донесет!
Эдуард Губер.
Смерть суждена и прекрасному — богу людей и бессмертных!
Зевса стигийского грудь, меди подобно, тверда.
Раз лишь достигла любовь до властителя сумрачных те́ней.
Но при пороге еще строго он отнял свой дар.
Не усладить Афродите прекрасного юноши рану:
Вепрь беспощадно красу тела его растерзал.
И бессмертная мать не спасла великого сына:
Пал он у скейских ворот волей державных судеб…
Но она вышла из моря в сонме дщерей Нерея:
В жалобах ожил опять славный делами герой.
Видишь: боги рыдают и плачут богини Олимпа,
Что совершенному — смерть, смерть красоте суждена.
Даже и песнью печали славно в устах быть любимых;
Только ничтожное в Орк сходит без звуков любви.
Порознь безсмертные к смертным не сходят
С горних высот:
Следом за Вакхом веселым, на праздник
Мчится Эрот, прихотливый проказник,
Феб лучезарный идет.
Сходятся гости небеснаго края;
Светлых приемлет обитель земная.
Что́ в угощенье сын праха предложит
Вечным богам?
Вы, олимпийцы, меня одарите
Вашею жизнью безсмертной! возьмите
В небо лазурное, к вам!
Родина радости — Зевса чертоги…
Вашего нектара дайте мне, боги!
„Светлым напитком налей ему, Геба,
„Полный фиал!
„Влагой небесной омой ему око,
„Чтоб ненавистнаго Стиксова тока
„Он, как и мы, не видал!“
Нектар Олимпа, лиясь, пламенеет…
Сердцу просторнее, око светлеет.
Порознь бессмертные к смертным не сходят
С горних высот:
Следом за Вакхом веселым, на праздник
Мчится Эрот, прихотливый проказник,
Феб лучезарный идет.
Сходятся гости небесного края;
Светлых приемлет обитель земная.
Что в угощенье сын праха предложит
Вечным богам?
Вы, олимпийцы, меня одарите
Вашею жизнью бессмертной! возьмите
В небо лазурное, к вам!
Родина радости — Зевса чертоги…
Вашего нектара дайте мне, боги!
«Светлым напитком налей ему, Геба,
Полный фиал!
Влагой небесной омой ему око,
Чтоб ненавистного Стиксова тока
Он, как и мы, не видал!»
Нектар Олимпа, лиясь, пламенеет…
Сердцу просторнее, око светлеет.
В долину к пастырям смиренным
Являлась каждою весной,
При первом жаворонков пенье,
Младая дева-красота.
Откуда гостья прилетала
И кто была — не знали там.
Она, как милый сон, являлась,
Как милый пропадала сон!
Одушевительная благость
Ее — счастливила сердца,
Но вид небесно-величавый
Благоговенье пробуждал.
И всем она цветы дарила,
Не обделяя никого, —
Седой старик и отрок юный
Все милый получали дар.
Когда случайно ей встречалась
Чета любовников младых,
Им подавала, улыбаясь,
Она избранный лучший цвет...
(Из Шиллера)
С временщиком Фортуна в споре
К убогой Мудрости летит:
«Сестра, дай руку мне — и горе
Твоя мне дружба облегчит.
Дарами лучшими моими
Его осыпала, как мать, —
И что ж? Ничем не насытимый,
Меня скупой он смел назвать!..
София, верь мне, будем дружны!
Смотри: вот горы серебра —
Кинь заступ твой, теперь ненужный, —
С нас будет, милая сестра». —
«Лети! — ей Мудрость отвечала. —
Не слышишь? Друг твой жизнь клянет —
Спаси безумца от кинжала,
А мне в Фортуне нужды нет…»
Скройся, бог света! Нивы желают
Влаги прохладной; смертный уныл;
Медленно идут томные кони:
Скройся, бог света, в струях!
Зри, кто из моря в волны кристальны
С милой улыбкой друга манит!
Быстро помчались грозные кони
В царство богини морей!
К персям прекрасной Феб наклонился;
Правит браздами юный Амур;
Богу послушны гордые кони,
Плещутся резво в струях.
С звезднаго неба легкой стопою
Ночь прилетела, с нею любовь.
Феб почивает в неге роскошной,
Спите в обятьях любви!
Ах! сокрылась в мрак ненастный
Счастья прошлого мечта!..
По одной звезде прекрасной
Млею, бедный сирота.
Но, как блеск звезды моей,
Ложно счастье прежних дней.
Пусть навек с златым мечтаньем,
Пусть тебе глаза закрыть,
Сохраню тебя страданьем:
Ты для сердца будешь жить.
Но, увы! ты любишь свет:
И любви моей как нет!
Может ли любви страданье,
Нина! некогда пройти?
Бури света волнованье
Чувств горячих унести?
Иль умрет небесный жар
Как земли ничтожный дар?..
Средь ужасов земли и ужасов морей
Блуждая, бедствуя, искал своей Итаки
Богобоязненный страдалец Одиссей;
Стопой бестрепетной сходил Аида в мраки;
Харибды яростной, подводной Сциллы стон
Не потрясли души высокой.
Казалось, победил терпеньем рок жестокой
И чашу горести до капли выпил он:
Казалось, небеса карать его устали,
И тихо сонного домчали
До милых родины давножеланных скал.
Проснулся он: и что ж? отчизны не познал.
Чу! как рев взволнованнаго моря,
Словно плач у скал дробимых волн,
Из пучин несутся вопли горя —
Мертвых мчит Харонов челн.
Исказились лики
Скорбью страшной; бешеные крики
Мукой ада вырваны из уст;
Очи впалы: тщетно взор безумной
За волной Коцита вечно-шумной
Мчится в мглу — ужасный берег пуст.
Вопрошают шопотом брат брата:
Что̀ то рок из наших вынет урн?
Ах! пред ними вечность без возврата —
И косу переломил Сатурн.
Чу! как рев взволнованного моря,
Словно плач у скал дробимых волн,
Из пучин несутся вопли горя —
Мертвых мчит Харонов челн.
Исказились лики
Скорбью страшной; бешеные крики
Мукой ада вырваны из уст;
Очи впалы: тщетно взор безумной
За волной Коцита вечно-шумной
Мчится в мглу — ужасный берег пуст.
Вопрошают шепотом брат брата:
Что̀ то рок из наших вынет урн?
Ах! пред ними вечность без возврата —
И косу переломил Сатурн.
Ты вдали, ты скрыто мглою,
Счастье милой старины,
Неприступною звездою
Ты мелькаешь с вышины!
Ах! звезды не приманить!
Счастью бывшему не быть!
Если б жадною рукою
Смерть тебя от нас взяла,
Ты была б моей тоскою,
В сердце все бы ты жила!
Ты живешь в сиянье дня!
Ты живешь не для меня!
То, что нас одушевляло,
Эмма, как то пережить?
Эмма, то, что миновало,
Как тому любовью быть?
Небом в сердце зажжено,
Умирает ли оно?
Юноша, жаждущий знаний, однажды пришел к Архимеду.
«О! посвяти меня в тайну науки божественной! — молвил, —
Той, что отчизне столь дивные службы служила —
И охранила от вражьей самбуки родные твердыни!» —
«Ты называешь науку божественной! — мудрый ответил. —
Да, не служа государству, была таковою наука.
Хочешь плодов от нее? Но плодов и от смертной добудешь;
Хочешь богиню святую в ней видеть, — жены не ищи в ней».
Далее, смелый пловец! И пусть невежды смеются,
Пусть, утомившися, руль выпустит кормчий из рук —
Далее, далее к западу! Должен там берег явиться:
Ясно видится он мысли твоей вдалеке.
Веруй вожатаю-разуму! бодро плыви океаном!
Если земли там и нет — выйдет она из пучин.
В тесном союзе и были и будут природа и гений:
Что обещает нам он — верно исполнит она!
Внутренней связью
Сил четырех
Держится стройно
Мира чертог.
Звезды лимона
В чашу на дно! —
Горько и жгуче
Жизни зерно.
Но растопите
Сахар в огне:
Где эта жгучесть
В горьком зерне?
Воду струями
Лейте сюда:
Все обтекает
Мирно вода.
Каплю по капле
Лейте вино:
Жизнь оживляет
Только оно!
Выпьем, покамест
Кубок наш жгуч!
Только кипучий
Сладостен ключ!
Еs lächеlt dеr Sее.
С озера веет прохлада и нега —
Отрок заснул, убаюкан у брега.
Блаженные звуки
Он слышит во сне:
То ангелов лики
Поют в вышине.
И весь он очнулся от райскаго сна.
Его обнимая, ласкает волна, —
И слышит он голос,
Как ропот струи:
«Приди, мой красавец,
В обятья мои!»
Все моря переплыл Одиссей, возвращаясь в отчизну:
Слышал и Сциллы он лай, зрел и Харибды грозу;
Моря враждебного злобу и горе на суше изведал,
Даже и в темный аид, долго блуждая, попал.
Сонного волны его принесли ко прибрежью Итаки:
Скорбный, от сна пробудясь, родины он не узнал.