Восходит день. Как хор—многоголосны,
Ручьи гремя сбегают в глубь долин,
И буйный вихрь к реке склоняет сосны,
Шумя среди их царственных вершин.
Пошли, Господь, день ведреный! Отрадно
Ласкает мне чело разсвета луч.
Мой дух, разбитый бурей безпощадно—
К тебе туда стремится—выше туч.
Мир в большинстве живет в полусознанье,
Людей манят избитыя тропы,
Дано им в меру счастье и страданье;
Но одного коснувшись средь толпы—
Ты все отняв, что он любил глубоко,
Ведешь его в высокий храм, где он
Стоять на страже должен одиноко
В сиянье дня, под бурею времен.
Любовь моя пусть будет не безплодной,
Пусть в сердце у меня она ростет,
Чтоб стать вождем, звездою путеводной,
Что всех людей на высоту ведет.
Пусть даром не исходит сердце кровью,
Казни его страданьем тяжело,
Чтоб целый мир оно своей любовью
Животворить и осиять могло.
Пусть та любовь разбитая Тобою
За то что я одну любил, Творец—
Охватит целый мир волной живою,
И я скажу:—я жил, и я—певец!—
Корабль, стремящийся к родимой стороне,
Усталая душа, что рвется к тишине,
Исполнится иль нет их тайное стремленье—
У пристани одной найдут отдохновенье.
Есть в сердце у людей таинственный магнит:
В отчизну горнюю он вечно их манит.
Когда, случается, бранят тебя глупцы—
Иди своим путем без гнева и тревоги.
Час поздний, спит село, но вот среди дороги
Явился караван: с товарами купцы.
Ступают медленно усталые верблюды;
И тут, почуявши товаров редких груды,
Вдруг поднимают лай десятки глупых псов:
И гам, и лай, и вой собачьих голосов…
До полной хрипоты, привязанные к дому,
Готовы лаять псы во след добру чужому.
Но мерно всадники качаются в седле,
Верблюды медленно ступают по земле,
Никто швырнуть в собак и палкой не желает:
Пес остается псом. Что ж если он и лает,
Когда среди песков, сквозь жизненный туман—
На Мекку держит путь твой ценный караван!
Полюбишь ты, но если ей
Другой милей—совету
Тогда последуй ты: скорей
Ступай бродить по свету.
Красавиц полон каждый край,
Белы иль смуглолицы—
Оне цветут, как в месяц май—
Куст роз в лучах денницы.
Кто выбрал новые пути
В горах и по долинам—
Тот может счастье вновь найдти:
Клин вышибают клином.
А способ этот не помог—
Стань честным капуцином!
Когда ж нейдут молитвы в прок—
Тогда прибегни к винам.
Пируй,—и с пьяною гурьбой
Рубись в отваге дикой.
Но лучше если бы с тобой
Ландскнехт покончил пикой!
А нет—знай, пей, но за порог
Швырни всех без зазренья,
Кто вымолвить безстыдно мог,
Что в мире есть забвенье!
Когда полюбишь ты, но ей
Другой милей—об этом
Чтоб не тужить—ты поскорей
Разстанься с белым светом!
В огнях, как в жару лихорадки,
Горит старый замок; сквозь складки
Гардин пробивается свет;
И в зале сверкающем бальном
Мы кружимся в танце прощальном,
Разлукой грозит нам разсвет.
Обехал моря я и страны,
И золотом полны карманы,
Но ты уж теперь не моя!
И кумушек стая судачит,
Стрекочут сороки:—Что значит
Уехать в чужие края!—
В безумье последняго танца
Увяли цветы померанца,
Метет их твой шлейф кружевной,
Рыдает отчаянно скрипка,
У мужа мелькает улыбка:
Приблизился отдых ночной.
О, еслиб по снежной равнине
Под вьюгой блуждали мы ныне,
И там, у меня на груди,
Окутана в плащ мой, в молчанье
Покоилась ты без сознанья
И смерть нас ждала впереди!
Когда, случается, бранят тебя глупцы—
Иди своим путем без гнева и тревоги.
Час поздний, спит село, но вот среди дороги
Явился караван: с товарами купцы.
Ступают медленно усталые верблюды;
И тут, почуявши товаров редких груды,
Вдруг поднимают лай десятки глупых псов:
И гам, и лай, и вой собачьих голосов…
До полной хрипоты, привязанные к дому,
Готовы лаять псы во след добру чужому.
Но мерно всадники качаются в седле,
Верблюды медленно ступают по земле,
Никто швырнуть в собак и палкой не желает:
Пес остается псом. Что ж если он и лает,
Когда среди песков, сквозь жизненный туман—
На Мекку держит путь твой ценный караван!
От подвига святого,
От битв и ты ушел,
Довольства золотого
Тропою ты пошел.
Простясь с борьбой и горем,
Душа твоя—ясна,
Разставшаяся с морем
Гигантская волна.
Она в порыве бурном
Плеснув из берегов,
Теперь прудом лазурным
Лежит среди лугов.
Весна его осокой
Цветущей убрала,
Порой из тьмы глубокой
Слышны колокола…
Над ним ольха кивает
У сонных берегов,
Но бурь в нем не бывает
И нет в нем жемчугов.
Родной мой город—среди долины,
Где в половодье шумит река,
Вернулся нищим я из чужбины,
Хотя в мозолях—моя рука.
Хотел с мошною туго набитой
Придти я к милой издалека,
Вдоль улиц ходит лишь вихрь сердитый,
Встречает песней он бедняка.
Тяжел чрез реку был путь у брода,
Река—в разливе и ночь темна;
Слыхал дорогой я от народа,
Что позабыла меня она.