Моему учителю
Средь звездных рун, в их знаках и названьях,
Хранят свой бред усталые века,
И шелестят о счастье и страданьях
Все лепестки небесного венка.
На них горят рубины алой крови;
В них, грустная, в мерцающем покрове,
Моя любовь твоей мечте близка.
Моя любовь твоей мечте близка
Памяти 25 августа 1921 года
Как-то странно во мне преломилась
Пустота неоплаканных дней.
Пусть Господня последняя милость
Над могилой пребудет твоей!
Все, что было холодного, злого,
Это не было ликом твоим.
Я держу тебе данное слово
И тебя вспоминаю иным.
Ах, не плыть, ах, не плыть кораблю,
Сорван парус и в трюме вода, —
Я неверного друга люблю
Навсегда, навсегда.
Пахли руки смоленым канатом,
В левом ухе блестела серьга,
Говорил, что он будет мне братом,
Подарил жемчуга…
Графу А. Н. Толстому
Сияли облака оттенка роз и чая,
Спустилась мягко шаль с усталого плеча
На влажный шелк травы, склонившись у ключа,
Всю нить моей мечты до боли истончая,
Читала я одна, часов не замечая.
А солнце пламенем последнего луча
Огнисто-яркий сноп рубинов расточа,
Спустилось, заревом осенний день венчая.
Л. П. Брюлловой
Оделся Ахен весь зелеными ветвями.
Для милой Франции окончена печаль;
Сегодня отдала ей голубая даль
Любимых сыновей, не сломленных врагами.
Суровые идут, закованные в сталь,
Бароны Франции блестящими рядами,
И помнят их сердца за медными щитами
И пьяный бред побед, и грустный Ронсеваль.
«Кто ты, Дева?» — Зверь и птица.
«Как зовут тебя?» — Узнай.
Ходит ночью Ледяница,
С нею — белый горностай.
«Ты куда идешь?» — В туманы.
«Ты откуда?» — Я с земли.
И метелей караваны
Вьюги к югу понесли.
Моя любовь — трагический сонет.
В ней властный строй сонетных повторений,
Разлук и встреч, и новых возвращений, —
Прибой судьбы из мрака прошлых лет.
Двух девушек незавершенный бред,
Порыв двух душ, мученье двух сомнений,
Двойной соблазн небесных искушений,
Но каждая сказала гордо: «Нет».
Увеличились у Лили шансы
В Академии поэтической.
Ах, ведь раньше мечтой экзотической
Наполнял Гумилев свои стансы.
Но мелодьей теперь эротичной
Зазвучали немецки романсы, —
Ах, нашел он ее симпатичной.
И она оценила Ганса.
Закрыли путь к некошенным лугам
Темничные, незыблемые стены;
Не видеть мне морских опалов пены,
Не мять полей моим больным ногам.
За окнами не слышать птичий гам,
Как мелкий дождь все дни без перемены,
Моя душа израненной гиены
Тоскует по нездешним вечерам.
Детский профиль на белых подушках, —
И всю ночь ты шептала в бреду
О цветах, о любимых игрушках
И о гномах в осеннем саду.
В эту ночь ты дышать перестала…
Повинуясь желаньям твоим,
Я о смерти твоей рассказала
Только маленьким гномам лесным.
Эти руки со мной неотступно
Средь ночной тишины моих грез,
Как отрадно, как сладко-преступно
Обвивать их гирляндами роз.
Я целую божественных линий
На ладонях священный узор…
(Запевает далеких Эриний
В глубине угрожающий хор.)
Ваш золотисто-медный локон
Ласкает черные меха.
Вы — образ древнего греха
В шелку дымящихся волокон.
Ваш рот не скроет Вашу страсть
Под едкой горечью сарказма,
И сердце алчущего спазма
Сильней, чем Вашей воли власть.
Червленый шит в моем гербе,
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней — в роде дерзких волей.
Есть необманный путь к тому,
Кто спит в стенах Иерусалима,
Кто верен роду моему,
Кем я звана, кем я любима.
Мечтою близка я гордыни,
Во мне есть соблазны греха,
Не ведаю чистой святыни…
Плоть Христова, освяти меня!
Как дева угасшей лампады,
Отвергшая зов Жениха,
Стою у небесной ограды…
Боль Христова, исцели меня!
Волей Ведущих призвана в мир
К делу великой страсти,
Ты ли, царица, бросишь наш пир,
Ты ль отойдешь от власти?
Ты ли нарушить стройный чертеж
Миру сокрытых братии?
Ты ли, царица, вновь не сольешь,
Силой своих заклятий, —
Здесь будет все воспоминаньем
Начало правого пути
здесь будет с каждым начертаньем
душа к небесному расти.
Да не закрой тяжелым дымом
но светом озари миры
не то Господь мечем незримым
отвергнет Каина дары.
Он долго говорил и вдруг умолк…
Мерцали нам со стен сияньем бледным
Инфант Веласкеса тяжелый шелк
И русый Тициан с отливом медным.
Во мраке тлел камин; огнем цвели
Тисненых кож и чернь и позолота;
Умолкшие слова в тиши росли,
И ждал развернутый том Дон Кихота.
Умерла вчера инфанта
На моих руках.
Распустились крылья банта
В пепельных кудрях.
И в глазах бледно-зеленых
Смеха больше нет.
Много гномов есть влюбленных
В их неверный свет.