Звонче жаворонка пенье,
Ярче вешние цветы,
Сердце полно вдохновенья,
Небо полно красоты.
Разорвав тоски оковы,
Цепи пошлые разбив,
Набегает жизни новой
Торжествующий прилив,
Не верь мне, друг, когда, в избытке горя,
Я говорю, что разлюбил тебя,
В отлива час не верь измене моря,
Оно к земле воротится, любя.
Уж я тоскую, прежней страсти полный,
Мою свободу вновь тебе отдам,
И уж бегут с обратным шумом волны
Издалека к любимым берегам!
Сердце, сильней разгораясь от году до году,
Брошено в светскую жизнь, как в студеную воду.
В ней, как железо в раскале, оно закипело:
Сделала, жизнь, ты со мною недоброе дело!
Буду кипеть, негодуя, тоской и печалью —
Все же не стану блестящей холодною сталью.
«Аминь, глаголю вам, — в восторге рек Маркевич,
Когда к Москве-реке, задумчив, шел Катков, -
Се агнца божья зрим!» Но злобный Стасюлевич
Возненавидел вес классических оков
И фарисейски плел, с враждою вечно новой,
Прилегши за кустом, ему венец терновый.
Уж как молодцы пируют
Вкруг дубового стола;
Их кафтаны нараспашку,
Их беседа весела.
По столу-то ходят чарки,
Золоченые звенят.
Что же чарки говорят?
Вот что чарки говорят:
Нет! Нет!
Не бывать,
Что ни день, как поломя со влагой,
Так унынье борется с отвагой,
Жизнь бежит то круто, то отлого,
Вьется вдаль неровною дорогой,
От беспечной удали к заботам
Переходит пестрым переплетом,
Думы ткут то в солнце, то в тумане
Золотой узор на темной ткани.
Все забыл я, все простил,
Все меня чарует,
И приказчик стал мне мил,
Что доход ворует, И бредущий ревизор
Там через плотину,
И свинья, что о забор
С хрюком чешет спину, Сердце так полно мое,
Так я стал незлобен,
Что и самого Вельо
Я 6 обнять способен!
Под шум балтийских волн Самарина фон Бок
Разит без умолку. Их битву петь возьмусь ли?
Ко матушке Москве решпект во мне глубок,
Но «Lieber Augustin» мои играют гусли,
И, как ни повернусь, везде найду изъян:
Самарин — Муромец, фон Бок же — грубиян.
Где Майков, Мей, и Мин, и Марков, и Миняев,
И Фет, что девам люб?
Полонский сладостный, невидящий Ширяев
И грешный Соллогуб?
Передо мной стоят лишь голые березы
И пожелтевший дуб,
Но нет с кем разделить в бору холодном слезы
И насморк дать кому б!
Бисмарк, сидючи в Берлине,
Пишет Австрии устав,
Бонапарт, в своей рутине,
Непреклонный кажет нрав;
Говорят, что будто ныне
Кто настойчив, тот и прав;
И по этой-то причине,
Перед вами ниц упав,
Вновь молю вас: о Щербине
Не забудьте, милый граф!
Мы тебя субботним днем
Заклинаем и зовем,
Причитая тако:
«Приезжай к нам, Алексей,
Приезжай с женой своей —
Будет кулебяка! Будет также то и се,
Будет Селери Мусе,
Будут также сласти
И Елагина, чьи ты
Оценяешь красоты
Не пенится море, не плещет волна,
Деревья листами не двинут,
На глади прозрачной царит тишина,
Как в зеркале мир опрокинут.Сижу я на камне, висят облака
Недвижные в синем просторе;
Душа безмятежна, душа глубока,
Сродни ей спокойное море.
Наползают медные тучи,
А из них вороны грают.
Отворяются в стене ворота.
Выезжают злые опричники,
И за рекой трубы играют…
Взмесят кони и ростопель
Кровь с песком горючим.
Вот и мне, вольному соколу,
Срубят голову саблей
Злые опричники.
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча! Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
Аскольд, зовет тебя Мальвина,
Забудь, что ты природный р ос,
Твой щит давно взяла пуч ина,
Твой замок тернием пор ос.
Не обращай напрасно вз ора
Туда, где юность провод ил,
Мальвины ты страшись ук ора,
Страшися ночи мрачных с ил!
Горька нам, Николай,
Была б твоя утрата,
К обеду приезжай
И привези нам брата.
Отсутствием твоим
Отчасти поражен,
Вчера я был один
Урусовой пленен.
Сам храбрый Бирюлев
И звонкий Опочинин
Но были для девы другие отрады,
Шептали о боге ей ночь и луна,
Лавровые рощи цветущей Эллады,
Залива изгибы и звезд мириады;
И в юном восторге познала она,
Молитвой паря в необъятном просторе,
Бездонной любови безбрежное море.
Исполнен вечным идеалом,
Я не служить рожден, а петь!
Не дай мне, Феб, быть генералом,
Не дай безвинно поглупеть! О Феб всесильный! на параде
Услышь мой голос свысока:
Не дай постичь мне, бога ради,
Святой поэзии носка!
Острою секирой ранена береза,
По коре сребристой покатились слезы;
Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй!
Рана не смертельна, вылечится к лету,
Будешь красоваться, листьями убрана…
Лишь больное сердце не залечит раны!
Из Крымских очерковКлонит к лени полдень жгучий,
Замер в листьях каждый звук,
В розе пышной и пахучей,
Нежась, спит блестящий жук;
А из камней вытекая,
Однозвучен и гремуч,
Говорит, не умолкая,
И поет нагорный ключ.
Покройся, юная девица,
С тебя покров стыдливый пал,
Закройся, юная девица,
Кратка дней красных вереница,
И ты состаришься, девица,
И твой прийдет девятый вал,
Закройся ж, юная девица,
С тебя покров стыдливый пал.
Колышется море; волна за волной
Бегут и шумят торопливо…
О друг ты мой бедный, боюся, со мной
Не быть тебе долго счастливой:
Во мне и надежд и отчаяний рой,
Кочующей мысли прибой и отбой,
Приливы любви и отливы.
Аскольд плывет, свой сняв шелом,
Кругом ладьи разбитой доски —
Уносит ветр его паром,
Луна зашла — брега не плоски!
И видит в тумане, как в рясе чернец,
На брег его молотом манит купец,
А берега скаты не плоски!
Источник за вишневым садом,
Следы голых девичьих ног,
И тут же оттиснулся рядом
Гвоздями подбитый сапог.Все тихо на месте их встречи,
Но чует ревниво мой ум
И шепот, и страстные речи,
И ведер расплесканных шум…
Обычной полная печали,
Ты входишь в этот бедный дом,
Который ядра осыпали
Недавно пламенным дождем; Но юный плющ, виясь вкруг зданья,
Покрыл следы вражды и зла —
Ужель еще твои страданья
Моя любовь не обвила?