Стоит полукруг зари.
Скоро солнце совсем уйдет.
— Смотри, папа, смотри,
Какой к нам корабль плывет!
— Ах, дочка, лучше бы нам
Уйти от берега прочь…
Смотри: он несет по волнам
Нам светлым — темную ночь…
— Нет, папа, взгляни разок,
Какой на нем пестрый флаг!
М.А. Олениной д’АльгеймТемная, бледно-зеленая
Детская комнатка.
Нянюшка бродит сонная.
«Спи, мое дитятко».
В углу — лампадка зеленая.
От нее — золотые лучики.
Нянюшка над постелькой склоненная…
«Дай заверну твои ноженьки и рученьки».
Нянюшка села и задумалась.
Лучики побежали — три лучика.
Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялись следы,
Шли, освещенные полной луною,
В час, порождающий страсти мечты.
Стана ее не коснулся рукою,
Губок ее поцелуем не сжег…
Всё в ней сияло такой чистотою,
Взор же был темен и дивно глубок.
Всё бежит, мы пребываем,
Вервий ночи вьем концы,
Заплетаем, расплетаем
Белых ландышей венцы.
Всё кружится, круторогий
Месяц щурится вверху.
Мы, расчислив все дороги,
Утром верим петуху.
Вот — из кельи Вечной Пряхи
Нити кажут солнцу путь.
Зачинайся, русский бред…
…Древний образ в темной раке,
Перед ним подлец во фраке,
В лентах, звездах и крестах…
Воз скрипит по колее,
Поп идет по солее…
Три… в автомобиле…
Есть одно, что в ней скончалось
Безвозвратно,
Но нельзя его оплакать
Эпитафия сочинена Полицианом и вырезана на могильной плите художника в Сполетском соборе по повелению Лаврентия Великолепного.
Здесь я покоюсь, Филипп, живописец навеки бессмертный,
Дивная прелесть моей кисти — у всех на устах.
Душу умел я вдохнуть искусными пальцами в краски,
Набожных души умел — голосом бога смутить.
Даже природа сама, на мои заглядевшись созданья,
Принуждена меня звать мастером равным себе.
В мраморном этом гробу меня упокоил Лаврентий
Медичи, прежде чем я в низменный прах обращусь.
И к мидианке на колени
Склоняю праздную главу.
Владимир Соловьев
Через песчаные пустыни,
Лелея долгую мечту,
Я нес в далекие святыни
Мою духовную лепту.
Ни человек, ни зверь, ни птица
Не помешали мне идти.
Одно дитя — отроковица
Ещё прекрасно серое небо,
Ещё безнадёжна серая даль.
Ещё несчастных, просящих хлеба,
Никому не жаль, никому не жаль!
И над заливами голос черни
Пропал, развеялся в невском сне.
И дикие вопли: «Свергни! О, свергни!»
Не будят жалости в сонной волне…
Дети Сули! Киньтесь в битву,
Долг творите, как молитву!
Через рвы, через ворота:
Бауа! Бауа! Сулиоты!
Есть красотки, есть добыча,
В бой! Творите свой обычай!
Знамя вылазки святое,
Разметавшей вражьи строи,
Ваших гор родимых знамя,
Знамя ваших жен над нами,
Вл. ПястуМай жестокий с белыми ночами!
Вечный стук в ворота: выходи!
Голубая дымка за плечами,
Неизвестность, гибель впереди!
Женщины с безумными очами,
С вечно смятой розой на груди! —
Пробудись! Пронзи меня мечами,
От страстей моих освободи!
Хорошо в лугу широком кругом
В хороводе пламенном пройти,
Мне снилось, что ты умерла.
ГейнеМне снилась смерть любимого созданья:
Высоко, весь в цветах, угрюмый гроб стоял,
Толпа теснилась вкруг, и речи состраданья
Мне каждый так участливо шептал.
А я смотрел вокруг без думы, без участья,
Встречая свысока желавших мне помочь;
Я чувствовал вверху незыблемое счастье,
Вокруг себя — безжалостную ночь.
Я всех благодарил за слово утешенья
И влекла меня жажда безумная
Жажда жизни вперед и вперед…
НекрасовМы устали. Довольно. Вперед и вперед
Неустанно влекла нас природа…
Мы вернулись назад: чуть покинув восход,
Мы опять под лучами восхода…
Весь-то жизненный путь мы прошли до конца, —
И концом оказалось начало…
Но покинуло нас иждивенье творца,
Что когда-то наш путь украшало…
Когда я уйду на покой от времен,
Уйду от хулы и похвал,
Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон,
Которым я цвел и дышал.
Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла,
Которое билось во мне,
Когда подходила Ты, стройно бела,
Как лебедь, к моей глубине
Не я возмущал Твою гордую лень —
То чуждая сила его.
Снова иду я над этой пустынной равниной.
Сердце в глухие сомненья укрыться не властно.
Что полюбил я в твоей красоте лебединой —
Вечно прекрасно, но сердце несчастно.
Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь,
Но, перейдя за черту человеческой речи,
Я и молчу, и в слезах на тебя улыбаюсь!
Проводы сердца — и новые встречи.
Снова нахмурилось небо, и будет ненастье.
Сердцу влюбленному негде укрыться от боли.
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы.
ЛермонтовКогда толпа вокруг кумирам рукоплещет,
Свергает одного, другого создает,
И для меня, слепого, где-то блещет
Святой огонь и младости восход!
К нему стремлюсь болезненной душою,
Стремлюсь и рвусь, насколько хватит сил.
Но, видно, я тяжелою тоскою
Корабль надежды потопил!
Пусть светит месяц — ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье, —
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Ночь распростерлась надо мной
И отвечает мертвым взглядомю
На тусклый взор души больной,
Облитой острым, сладким ядом.
И тщетно, страсти затая,
В холодной мгле передрассветной
А.М. РемизовуЯ прогнал тебя кнутом
В полдень сквозь кусты,
Чтоб дождаться здесь вдвоем
Тихой пустоты.
Вот — сидим с тобой на мху
Посреди болот.
Третий — месяц наверху —
Искривил свой рот.
Я, как ты, дитя дубрав,
Лик мой также стерт.
Сижу за ширмой. У меня
Такие крохотные ножки.
Такие ручки у меня,
Такое темное окошко…
Тепло и темно. Я гашу
Свечу, которую приносят,
Но благодарность приношу.
Меня давно развлечься просят.
Но эти ручки… Я влюблен
В мою морщинистую кожу.
Без слова мысль, волненье без названья,
Какой ты шлешь мне знак,
Вдруг взбороздив мгновенной молньей знанья
Глухой декабрьский мрак?
Всё призрак здесь — и праздность, и забота,
И горькие года…
Что б ни было, — ты помни, вспомни что-то,
Душа… (когда? когда?)
Что б ни было, всю ложь, всю мудрость века,
Душа, забудь, оставь…
В жаркой пляске вакханалий
Позабудь свою любовь,
Пусть, не ведая печалей,
В смутном сердце плещет кровь.
Опочий с вакханкой резвой,
Пусть уснет ее тимпан,
И никто не встанет трезвый,
Пусть от страсти каждый пьян!
После удали и пляски
Ты прильнешь к ее груди,
Истомленный дыханьем весны,
Вдохновенья не в силах сдержать,
Распахнул я окно — с вышины
Над угасшею тенью рыдать…
Бедный голос средь ночи поет,
Будто прежняя милая тень
Встрепенулась, — и слезы несет,
И встречает угаснувший день!..
Кто-то шепчет под темным окном,
Чей-то образ из мрака восстал
Утихает светлый ветер,
Наступает серый вечер,
Ворон канул на сосну,
Тронул сонную струну.
В стороне чужой и темной
Как ты вспомнишь обо мне?
О моей любови скромной
Закручинишься ль во сне?
Пусть душа твоя мгновенна —
Над тобою неизменна
Очарованный вечер мой долог,
И внимаю журчанью струи,
Лег туманов белеющий полог
На зеленые нивы Твои.
Безотрадному сну я не верю,
Погрузив мое сердце в покой…
Скоро жизнь мою бурно измерю
Пред неведомой встречей с Тобой…
Чьи-то очи недвижно и длинно
На меня сквозь деревья глядят.
Я шел — и вслед за мною шли
Какие-то неистовые люди.
Их волосы вставали под луной,
И в ужасе, с растерзанной душой
Зубами скрежетали, били в груди,
И разносился скрежет их вдали.
Я шел — и вслед за мной влеклись
Усталые, задумчивые люди.
Они забыли ужас роковой.
Вдыхали тихо аромат ночной
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.
Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян,
И в бурьяне — колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,