Не сердися на меня,
Что ты мучим мною,
Ты то видишь, что не я,
Рокь тому виною.
Распаленной мне тобой,
Нет покоя и самой,
Рвуся и страдаю;
Хоть не льзя тебя любить,
Но не льзя мне и забыть,
Что зачать, не знаю? Без тебя не мил мне свет,
Все меня смущает,
Где тебя со мною нет,
Там мой дух страдает.
Естьлиж мучима судьбой,
На всегда прощусь с тобой,
Как мне то стерпети,
Сносноль всех лишась забав,
Сердце в век тебе отдав,
В век тебя не зрети.Чем же то переменить,
Коль судьбе угодно,
Чтоб в нещастье вечно жить.
Знать мне то природно.
Знать, на то вспалилась кровь,
Чтобы чувствовать любовь,
Чувствовать и муку,
И терзаясь страстью сей,
Сладости не знати в ней,
Лишь узнать разлуку.Как растануся с тобой,
Слез не трать напрасно,
Возвращай себе покой,
Не вздыхай всечасно.
Иль хоть уж престань любить,
И старайся истребить,
Ты сию мысль страстну,
Дай судьбе ты волю, дай,
И на веки забывай,
Ты меня нещастну.
Где ни гуляю, ни хожу,
Грусть превеликую терплю;
Скучно мне, где я ни сижу,
Лягу, спокойно я не сплю;
Нет мне веселья никогда,
Горько мне, горько завсегда,
Сердце мое тоска щемит,
С грусти без памяти бегу;
Грудь по тебе моя болит,
Вся по тебе я немогу;
Ты завсегда в моих глазах,
Я по тебе всегда в слезах, —
То ли не лютая беда!
То ль не увечье мне, младой!
Плачу я, мучуся всегда,
Вижу тебя я и во сне:
Ты, мою молодость круша,
Сделался мил мне, как душа;
Ты приволок меня к себе,
Ты и любить меня взманил,
Так ли мила я и тебе,
Так ли ты тужишь обо мне;
Весел ли ты, когда со мной,
Рад ли, что виделся с младой.
Сем-ка сплету себе венок
Я из лазуревых цветов,
Брошу на чистый я поток,
Сведать, мой миленький каков,
Тужит ли в той он стороне,
Часто ли мыслит обо мне.
Тонет ли, тонет ли венок,
Или он поверху плывет,
Любит ли, любит ли дружок,
Иль не в любви со мной живет;
Любит ли он, как я его,
Меньше иль вовсе ничего;
Вижу, венок пошел на дно,
Вижу, венок мой потонул:
Знать, на уме у нас одно,
Знать, о мне миленький вздохнул;
Стала теперь я весела:
Знать, что и я ему мила.
Не вселяйся в томно сердце, только будь в глазах,
Я и такь тебя не видя, за всегда в слезах:
В тебя мне грусти люты,
Ни одной во дни минуты
Быти не велят:
Без тебя я как в пустыне;
Никаки забавы ныне
Мя не веселять.Весьма твердо вкоренился в мысли ты моей,
Пребываюль я подобно в памяти твоей?
Таковуль имеешь скуку
И такуюль терпишь муку,
Иль одна терплю,
Что свой редко взор являешь,
Иль еще того не знаешь,
Что тебя люблю? , Ты понудил мое сердце, о себе вздохнуть,
А теперь не хочешь ты меня и вспомянуть,
Иль тебе уже скучаю,
Что я зреть тебя желаю,
Слыша огнь в крови.
Знать уже ты мне пременен,
Знать другою кем ты пленень,
Ахъ! И с ней в любви.Естьли так, то для чего ты толь мне много милъ?
Для чего ты о жестокой взор и дух пленил:
Сердце ты мя обмануло,
Для чего об нем вздохнуло,
Коль он впрям таков:
Чем теперь себя избавить?
Не могу уже оставить
Тяжких сих оков.Ахъ! За что я разсердилась на него и впрям,
Может быть, что он крушится обо мне и сам,
И всегда мя зреть желает,
Но случай не допускаеть
Часто быть со мной,
Естьли так злой случай боле,
Не давай тоски в неволе,
Возврати покой.
Знать хочешь ты, где я в Петрополе живу —
О улице я сей еще не известился
И разно для того поднесь ее зову,
А точно то узнать не много я и льстился.
Но должно знать тебе, писать ко мне куда:
Туда.
По окончании его незлобна века,
Сего живу я в доме человека,
Которого мне смерть
Слез токи извлекала,
И, вспомня коего, нельзя мне их отерть.
Ты знаешь то, чья смерть
В Москве сразить меня ударам сим алкала.
Владеет домом сим его любезный брат,
Толико ж, как и он, не зол и добронравен.
То знает весь сей град,
Что честностью сей муж печется быти славен.
Однако у него не этот только дом,
Так я скажу тебе потом
Сему двору приметы,
И после от тебя,
Приятеля любя,
Я буду получать и спросы и ответы.
В вороты из ворот, а улица межа,
Живет почтенна госпожа,
Два коей прадеда, храня нелицемерность
И ко империи свою Российской верность,
За истину окончили живот,
Которых честности в усердии явленны,
Для коей мужи те Мазепой умерщвленны,
Спасая и Петра, и нас, и свой народ,
Чтоб были искры злы, не вспыхнув, утоленны.
К забору этого двора к Фонтанке двор,
С забором! о забор,
В котором жительство имеет сенатор,
Науки коему, художества любезны;
Он ведает, они для общества полезны.
В сем доме у него всегда пермесский глас,
Он сделал у себя в Петрополе Парнас.
Его сын скрипкою успешно подражает
Той лире, коею играет Аполлон.
Искусство он свое вседневно умножает,
И стал уже его прямым любимцем он.
Его сестра играет на тимпане.
Другая тут поет при струнах и органе,
И для того
На сем дворе его
Все слышат восклицанье хора.
Певица же еще притом и Терпсихора.
С высокая горы источник низливался
И чистым хрусталем в долине извивался.
По белым он пескам и камышкам бежал.
Брега потоков сих кустарник украшал.
Милиза некогда с Кларисой тут гуляла
И, седши на траву, ей тайну объявляла:
«Кустарник сей мне мил, — она вещала ей. —
Он стал свидетелем всей радости моей.
В нем часто Палемон скотину напояет
И мниму в нем красу Милизину вспевает.
Здесь часто сетует он, в сердце жар храня,
И жалобы свои приносит на меня.
Здесь именем моим всё место полно стало,
И эхо здесь его стократно повторяло,
О, если б ведала ты, как я весела:
Я вижу, что его я сердцу впрямь мила,
Селинте Палемон меня предпочитает,
Знак склонности ея к себе уничтожает.
Мне кажется, душа его ко мне верна.
И ежели то так — так, знать, я недурна.
Намнясь купаясь я в день тихия погоды,
Нарочно пристально смотрела в ясны воды;
Хотя казался мне мой образ и пригож,
Но знать, что он в водах еще не так хорош».
Клариса ничего на то не отвечала,
Несмысленна была, любви еще не знала.
Милиза говорит: «Под этою горой
Незапно в первый раз он свиделся со мной.
Он, сшед с верхов ея с своим блеящим стадом,
Удержан был в долу понравившимся взглядом,
Где внятно слушала свирелку я его,
Не слыша никогда про пастуха сего,
Когда я, сидючи в приятной сей долине,
Взирала на места, лежащи в сей пустыне,
И, величая жизнь пастушью во уме,
Дивилась красотам в прелестной сей стране.
Любовны мысли в ум еще мне не впадали,
Пригожства сих жилищ мой разум услаждали,
И веселил меня пасомый мною скот.
Не знала прежде я иных себе забот.
Однако Палемон взложил на сердце камень,
Почувствовала я влиянный в жилах пламень,
Который день от дня умножился в крови
И учинил меня невольницей любви;
Но склонности своей поднесь не открываю
И только ныне тем себя увеселяю,
Что знаю то, что я мила ему равно.
Уже бы с ним в любви открылась я давно,
Да только приступить к открытию стыжуся,
А паче от него измены я боюся.
Я тщуся, чтоб пастух любил меня такой,
Который б не на час — на целый век был мой.
Кто ж подлинно меня, Клариса, в том уверит,
Что будет он мой ввек? Теперь не лицемерит,
Всем сердцем покорен став зраку моему,
Но, может быть, склонясь, прискучуся ему.
Довольно видела примеров я подобных:
Как волки, изловя когда овец беззлобных,
Терзают их, когда из паства унесут, —
Так часто пастухи сердца пастушек рвут».
— «Богине паств, тебе, Милиза, я клянуся,
Что я по смерть свою к тебе не пременюся», —
Пастух, перед нее представши, говорил.
Колико он тогда пастушку удивил!
Ей мнилося, что куст в него преобратился,
Иль он из облака перед нее свалился.
А он, сокрывшися меж частых тут кустов,
Был всех свидетелем ея любовных слов.
Она со трепетом и в мысли возмущенной
Вскочила с муравы долины наводненной
И к жительницам рощ, к прелестницам сатир,
Когда препархивал вокруг ея зефир
И быстрая вода в источнике журчала,
Прискорбным голосом, вздыхаючи, вещала:
«Богини здешних паств, о нимфы рощей сих,
Ступайте за леса, бежа жилищ своих!
Зефир, когда ты здесь вокруг меня летаешь,
Мне кажется, что ты меня пересмехаешь.
Лети отселе прочь, оставь места сии,
Спокой журчащие в источнике струи,
Чтоб я осмелилась то молвить, что мне должно:
Открывшися, уже таиться невозможно!»
Скончалась на брегах сих горесть пастуха,
Любезная его престала быть лиха.
Стократно тут они друг другу присягают
И поцелуями те клятвы утверждают.
Клариса, видя то, стыдиться начала,
И, зря, что тут она ненадобна была,
Их тающим сердцам не делает помехи,
Отходит; но, чтоб зреть любовничьи утехи,
Скрывается в кустах сплетенных и густых,
Внимает милый взгляд и разговоры их.
Какое множество прелестных видит взоров!
Какую слышит тьму приятных разговоров!
Спор, шутка, смех, игра — всё тут их веселит,
Всё тут, что мило им, и свет от них забыт.
Несмысленна, их зря, Клариса изумелась,
Ожглась, их видючи, и кровь ея затлелась.
Отходит скот пасти, но тех часов уж нет,
Как кровь была хладна: любовь с ума нейдет.
Луга покрыла ночь, пастушке уж не спится,
Затворит лишь глаза — ей то же всё и снится,
Лишается совсем робяческих забав,
И пременяется пастушкин прежний нрав.
Подружкина любовь Кларису заражает,
Клариса дней чрез пять Милизе подражает.