Скажи, о муза, мне, какой злой гнев жену
Принудил, обявить жестокую войну,
Противу своего возлюбленнаго мужа,
И глупость может ли жене злой быти чужа!
Муж будет побежден; сунбурщица не трусь,
И зделай нам над мужем шутку.
Поставили на стол большую утку.
Жена сказала: ето гусь:
Не гусь, да утка то, муж держит ето твердо,
О сатана!
Кричит жена,
На то ли я с тобой сопряжена.
Вся злобой внутренна моя разозжена.
Кричит без памяти, пылит немилосердо:
Коль ты ослеп, я шлюсь на вкус,
Иль я тебе такой дам туз,
Что ты за дремлешь,
Коль гуся моево за утку ты приемлешь.
Отведал муж: душа! сокровище! мой свет:
Гусинова и запаха тут нет.
Бездельник ето гусь, я знаю ето прямо.
Пожалуй жонушка не спорь ты так упрямо.
Я шлюсь на всех людей, что утка то, не гусь,
И в етом не запрусь.
Но чем окончилася шутка?
Жена ему дала туза,
И плюнула в глаза.
Признался муж: на стол поставлен гусь не утка.
Во всей деревне шум,
Нельзя собрати дум,
Мешается весь ум.
Шумят сердиты бабы.
Когда одна шумит,
Так кажется тогда, что будто гром гремит.
Известно, голоса сердитых баб не слабы.
Льет баба злобу всю, сердитая, до дна,
Несносно слышати, когда, шумит одна.
В деревне слышится везде Ксантиппа древня,
И зашумела вся от лютых баб деревня.
Вселенную хотят потрясть.
О чем они кричат? — Прискучилось им прясть,
Со пряжей неразлучно
В углу сидети скучно
И в скуке завсегда за гребнем воздыхать.
Хотят они пахать.
Иль труд такой одним мужчинам только сроден?
А в поле воздух чист, приятен и свободен.
«Не нравно, — говорят, — всегда здесь быть:
Сиди,
Пряди
И только на углы избы своей гляди.
Пряди и муж, когда сей труд ему угоден».
Мужья прядут,
А бабы все пахать и сеяти идут.
Бесплодны нивы, будто тины,
И пляшет худо вертено.
В сей год деревне не дано
Ни хлеба, ни холстины.
Надежных не было лесов, лугов и пашни,
Доколе не был дан
России Иоанн,
Великолепные в Кремле воздвигший башни.
В России не было спокойного часа,
Опустошались нивы,
И были в пламени леса.
Татары, бодрствуя несясь под небеса,
Зря, сколь ленивы
Идти во праздности живущие на брань,
И те с нас брали дань,
Которые уже воззреть тогда не смеют,
Как наши знамена явятся и возвеют.
Они готовы ныне нам,
Как мы им были, во услугу.
Не все на свете быть единым временам.
Несут татара страх российским сторонам,
И разорили уж и Тулу и Калугу,
Пред россами они в сии дни грязь и прах,
Однако нанесли тогда России страх.
Уже к Москве подходят
И жителей Москвы ко трепету приводят.
Татара многажды с успехами дрались.
Бояра собрались
Ко совещанию на разные ответы
И делают советы…
В совете том боярин некий был;
От старости сей муж, где Крым лежит, забыл.
Бояра
Внимают мужа стара,
А он спросил у них: «Отколь идут татара?»
— «С полудни», — говорят. — «Где полдень? Я не знаю».
— «От Тулы их поход». — «Я это вспоминаю;
Бывал я некогда с охотой псовой там,
И много заяцов весьма по тем местам.
Я вам вещаю
В ответ
И мнение свое вам ясно сообщаю.
В татарской мне войне ни малой нужды нет,
И больше ничего сказать не обещаю.
Меня татарин не сожжет
И мне не сделает… увечья
Среди Замоскворечья.
Распоряжайте вы, а мой совет такой:
Мой дом не за Москвой-рекой».
Жил некакий мужик гораздо неубого,
Всего, что надобно для дому, было много,
И, словом, то сказать: сыта была душа.
Хотя он был и стар, однако не скрепился
И в старости своей на девушке женился,
А девушка была гораздо хороша.
Ему понравилось при старости приятство,
А ей понравилось при младости богатство,
И так желанье их в один попало лад.
Женился старичок, хотя и невпопад.
Прискучилося ей и день и ночь быть с дедом,
И познакомилась молодушка с соседом.
Велела некогда, как куры станут петь,
Прийти молодчику повеселиться в клеть,
И, дав ему ключи, ждет полночи утешно.
Старик заснет, так ей все будет беспомешно.
Пришел молодчик в клеть, а в тот же час на двор,
Как будто сговорясь, пришел за ним и вор,
И, как ни крался он, собаки забрехали,
Хоть двери вору в клеть войти не помешали.
Не надобен обух, замка на дверях нет.
Подумал молодец, что старый хрыч идет.
Насилу вспомнился, как выкрасться оттоле,
А выкравшись, бежал, как уж не можно боле.
Собаки лаяли. «Ах, жонушка, вставай, —
Муж старый говорил, — я слышу в доме лай.
Конечно, на дворе, моя голубка, воры».
Не нравны жонушке те были разговоры.
Она сердилася безмерно на собак
И мужу говоря: «Собаки лают так».
Заснул старик; своя молодке воля стала.
Вскочила, из избы как можно уплетала.
Вбежала в клеть, и в ней соседушка быть мнит,
И говорит ему: «Теперь мой старый спит,
Потешимся с тобою». Изрядные потехи!
Хозяйка вору красть не сделала помехи.
Она пошла назад, а вор пошел домой,
И что он захватил, то все унес с собой,
И говорил себе: «Хотя мне это странно,
Однако в эту ночь я счастлив несказанно».
О сын великия жены!
Великого ты правнук мужа,
Наставника сея страны,
Ты, коему неправда чужа
И многой истина цены.
Рожден от крови ты преславной,
А участи твоей предел —
Во всей природе жребий главный.
Он дан тебе для славных дел.
Явилась нам душа твоя.
То зря, Россия веселится,
Уже надежда ты ея.
Драгой твой Богом век продлится
Ко счастью области сея.
Тебя судьба на свет пустила
России счастье умножать,
Тебя Минерва возрастила
Екатерине подражать.
Превозвышенный человек
Себя превозвышенным числит,
И, не гордясь ничем вовек,
Он больше о себе не мыслит,
Льстец мерзкий что б ему ни рек.
Великий муж не любит лести,
Противна, князь, она тебе,
А ты своей бессмертной чести
Не в лести ищешь, но в себе.
Велик твой дух, велик твой сан.
Мы знаем! то, и ты то знаешь,
Но, что от Бога нам ты дан,
Ты только то воспоминаешь,
И что ты счастье многих стран.
Своей породою ты знатен,
Но тщетно б было то для нас,
И не был бы довольно внятен
Единственный сей громкий глас.
Конечно, глас сей был бы сух,
Князей им слава не спасется.
Не сей один о Павле слух
По всей Европе днесь несется.
Гласим: «Велик во Павле дух!»
Гласим единодушно ныне,
Друг другу обявляя днесь:
«Подобен он Екатерине»,
И повторяет Север весь.
Пресчастлив обладатель тот,
Кто тверд во правде пребывает,
И крайне мерзостен народ,
Который правду забывает,
Храня прибытки, как живот.
Когда отечества мы члены,
А мудрые цари главы,
Для пользы до́лжны без отмены
И члены быти таковы.
Без общей пользы никогда
Нам царь не может быти нравен.
Короны тьмится блеск тогда,
Не будет царь любим и славен,
И страждут подданны всегда.
Души великой имя лестно,
Но ей потребен ум и труд,
А без труда цари всеместно
Не скипетры, но сан несут.
Твоя, о князь, и наша мать
Своей во нашей ищет славы,
Россию тщится воздымать
И все свои велит уставы
Из уст от истины внимать.
Не тяготят они природы:
Щадит Бог силы естества.
Благополучны те народы,
Царь коих образ Божества.
Взойди, багряная Аврора,
Спокойно в тихи небеса!
В лугах цветы рассыпли, Флора,
Цветами украси леса!
Победоносных войск успехом
Раздайся по долинам эхом,
Приятный, вожделенный глас:
«Войну судьбина окончала
И новым лавром увенчала
Монархиню и с нею нас!»
Ея оружья, музы, славу
Возмогут ли позабывать,
Хотя и кроткую державу
Всечасно будут воспевать?
Трофеем Бендер вечным будет,
Перикла росска не забудет,
Вспомянется российский флаг.
Дней наших слава не увянет,
Доколе сушею не станет
Попранный днесь Архипелаг.
Се, князь, войны преславны виды.
Ужасны Порте времена.
Герои наши, как Алькиды,
Светят российски племена.
Но я победу оставляю,
Не тем Россию прославляю,
Тебя воспети я хочу:
Петрополь буди мне свидетель.
Бессмертну в смертном добродетель
Я ныне свету возвещу.
Ко должности монарша сана
Внимает он о божестве
И, слыша нова Феофана,
Зрит Бога он во естестве.
С законом басен не мешает
И разум правдой украшает,
Пренебрегая сказки жен,
Не внемля наглу лицемерству,
Не повинуясь суеверству,
Которым слабый дух возжжен.
Пряма в Эдем сия дорога,
Сии довольны чудеса.
«Люби ты ближнего, чти Бога,
Бог создал землю, небеса.
В едином том ищи блаженства», —
Достойный муж первосвященства
Ему на всяк вещает день,
Зимы не емля вместо лета,
И, вместо полудневна света,
Не внидет полуночна тень.
А Ментор то же утверждает,
Что предписует нам закон.
Страстей волненье побеждает
Во Телемаке Фенелон.
Мужей толь мудрых и избранных,
И Павлу к наставленью данных,
С почтением Россия зрит.
Великая Екатерина!
Тебя за таковаго сына
Россия вся благодарит.
Прешли младенчеству уроки
Для будущих геройству дел.
Не прикоснулися пороки,
И дух божественно созрел.
Сквозь тьму незнания князь ночи
В небесны круги взводит очи:
Премудрости не зрит конца.
Он видит малость человека,
И в человеке краткость века,
А в Боге мудрого творца.
Планеты, шар земной — пылинки,
Копышемся и мы, как прах.
Империи — кусочки глинки.
Но как он мыслит о царях,
Вселенна коих величает?
Не сим царь сан свой отличает,
Что льзя разити и пленять,
Что все пред ним стоят со страхом,
Что властвует людьми, как прахом,
И что он может жизнь отнять.
Когда монарх насилью внемлет,
Он враг народа, а не царь.
И тигр и лев живот отемлет,
И самая последня тварь.
Змея презренья не умалит,
Когда кого, ползя, ужалит,
Пребудет та ж она змея.
Вот так о венценосцах мыслит,
Которых даром божьим числит,
Великая душа сия.
И что на троны возведенны
Не для себя они одних.
Хотя и для себя рожденны,
Но для и подданных своих.
Нестройный царь есть идол гнусный
И в море кормщик неискусный;
Его надгробье: «Был он яд».
Окончится его держава,
Окончится его и слава,
Исчезнет лесть, душа — во ад.
Не сносят никогда во гробы
Цари сияния венца,
Сиянье царския особы
Есть имя подданных отца.
Прейдут шумящи вечно реки,
Дела останутся навеки
И честь до солнца вознесут.
Преходят лета скоротечны,
Но души в нас, конечно, вечны,
Как вечен правый божий суд.
Не пременяй сея ты мысли,
Так будешь нам покров и щит.
И дни свои щедротой числи,
Как числил оны щедрый Тит.
Прострешь по Северу зеницу
И на морях свою десницу,
Главу возвысишь, яко кедр.
Прекрасней будешь райска крина.
Таков, как нам Екатерина
Или какое великий Петр.
Российская Фетида вскоре
Восколебала горы, лес.
Подвигла Средиземно море.
Ты будь российский Ахиллес,
Но только к нужной обороне.
В други́ дни будь Сократ на троне
Ко счастью полуночных стран.
Тогда яви́шься ты в порфире,
Как солнце среди лета в мире,
Таков велик, каков твой сан.